Ссориться стоит хотя бы ради того, чтобы потом мириться. Чтобы пройдя по краю, нарыдавшись в подушку, надумавшись неприятных мыслей об одинокой старости, насомневавшись вдоволь («нет, это все-таки не Он – Настоящий Мой Он никогда бы так не поступил!»), представив себе в полную силу болезненный но, похоже, уже неминуемый ваш разрыв неожиданно вырулить на бурное примирение с открывающейся захватывающей перспективой долгой совместной жизни.

Ссорятся все по-разному: кто-то делает это регулярно, просто профилактически разгоняя кровь в застаивающемся организме пары, кто-то редко, но метко, с надрывными переживаниями, уходом к маме и рассылкой ультиматумов. И мирятся все тоже по-разному: кто-то, кто проработал собственные комплексы, смотрит на мир с философским прищуром и кушает на завтрак пророщенную сою, запросто переступает через свою обиду, принимает ближнего и, глядя прямо в глаза обидчику озвучивает мудрый текст о всепрощении, после чего это всепрощение и получает. Кто-то дуется неделю, игнорирует выбрасываемый белый флаг, подливает масла в огонь и принимает все шаги навстречу как признак слабости умирающего противника. И это – интересно. Интересно как люди вырабатывают свою собственную систему знаков, которая дает понять каждому статус ссоры: «все, можно мириться!» или «нееееет, еще не время!» Как двое понимают что кризис пройден, и наступает потепление?

Была у наших девок такая забава – через костер прыгать. Соберутся на поляне, хворост нагребут, разожгут, разденутся до исподнего и ну сигать. Откуда такая забава взялась – история про то умалчивает. Однако весьма экстремально все это дело случалось. Говорят, в соседней деревне одна девка так через костер сиганула, что вовсе в пар превратилась. Ну, не знаю. Сама не видела, а врать не люблю.
В общем, собрались так один раз девки через костер прыгать, и вот какая история приключилась. Ну прыгали-прыгали, все как водится, весело да шумно. Тут одна девка чуток не подрассчитала, да как сиганет, когда пламя аж вздыбилось, и в кунку ей искра угодила. А кунки у наших девок очень лохматые были. Это сейчас девки себе и стригут, и бреют, и кремами какими-то мажут. Короче, загорелась кунка. Девка визжит! Ну пожар-то быстро потушили, а ожог ого-го какой! Что делать? Стали девки пастуха звать ( а он, они это знали, всегда из-за кустов подглядывал ). Пришел пастух. Девки ему: «Доставай своего!» Пастух-то не понял, зачем, но достал. А девки ему: «Ссы на обожженное!» Моча-то, она лекарственное действие имеет ( это тебе, читатель, на заметку ). Ну он и поссал.

Погоды еще терпимые стоят, но рано темнеет нынче. И как-то моментально. Вот только что остывающие лучи солнца довольно бодро танцевали на зеркальных витринах магазинов, игриво меняя нежно-оранжевую опушку на тревожно-алую - а это оказался финал. И кода бледнеющих теней вдруг сменилась увертюрой загорающихся фонарей. Вечер помрачнел, насупился, натянул мохнатую шапку низких туч, съёживаясь под напором стремительно вступающей в свои права зимней ночи.

Я встречаю шаловливую проказницу, хозяйку темноты, там, куда не доходит свет фонарей, в дальнем углу парка. Она врывается, щедро заливая мраком последние просветы - и тут же все вокруг обретает странные, порой неожиданные и пугающие, очертания. Урна плотоядно ощерилась беззубой пастью, куст шевелится кошмарным пауком в предвкушении добычи, дуб нависает над дорожкой гротескным морским чудищем. Зябко и немного жутко, хотя и привычно.

В бочку требовательно постучали. Гулкий грохот при пробуждении – не лучший способ поднять настроение похмельному философу.
Диоген хотел уже отнюдь не философскими оборотами высказать всё, что он думает о подобной бесцеремонности, но увидев перед собой властителя в окружении свиты, благоразумно прикусил язык.
Македонский был, как всегда, деловит и решителен.
- Приветствую тебя, почтенный Диоген! Слава о твоей мудрости гремит по всей Ойкумене, а поскольку справедливый государь, то есть я, должен поощрять развитие философии… Короче! Проси награду!
- Какую? – живо поинтересовался Диоген.
- Любую! – великодушно заявил Македонский. – Проси у меня что пожелаешь!
«Деньгами, что ли, взять?» - подумал Диоген. «Домик заиметь, с подвалом… А подвал хиосским заполнить. Бочками. В два ряда! Это бы здорово… Рабынь молоденьких прикупить штуки три. Нет, четыре! Садик возле дома. С беседкой. А в беседке философией заниматься. С рабынями… Со всеми пятью… Хотя… А как в историю войти? Шуточка с фонарём скоро забудется. А тут, гляди-ка, сам царь припёрся… Надо попросить чего-нибудь этакого. Чтоб поколения запомнили… Чёрт с ним, с домиком»

- Ух, бля, башка болит... Зря мы вчера твоё виски с пивом мешали.
- А мы виски с пивом мешали?!
- Ну да. Перед тем, как Меркель звонили.
- А мы Меркель звонили?!
- Бля, Барак ты лагерный! Ты же сам вчера предложил девочек вызвать!
- Я?! Предложил девочек?!
- Ты вообще что-ли ничего не помнишь?
- Почему не помню. Помню как пить начали. Тостуемый пьёт до дна, тостующий пьет до дна... Потом "Иван Васильевич меняет профессию" начали смотреть. Ты ещё говорил- говно ваш Голливуд, вот как фильмы надо снимать. Потом Медведева за водкой послали и за огурчиками. Помню ещё бумаги какие-то подписывали...
- Это по ПРО.
- А что по ПРО?

Сочинители известной песенной строки «и вся-то наша жизнь есть борьба», на мой взгляд, имели в виду прежде всего женщину. Да, женщина всю жизнь борется - с природой, с обстоятельствами, с другими женщинами, с возрастом, с транспортом... А еще женщина борется за чистоту. Последний вид борьбы самый изнурительный и бесплодный. Ибо если есть на свете что-нибудь совершенно бессмысленное, так это уборка помещения.

Любой здравомыслящий мужчина понимает: после того как грязь убрана, она рано или поздно все равно возникнет опять. Так что даже классические символы бессмысленных занятий - борьба Дон Кихота с ветряными мельницами и закатывание Сизифом своего камня на гору - это просто детский лепет по сравнению с борьбой за чистоту. Однако женщина этого не понимает и понимать не желает. Она снова и снова с отвагой Дон Кихота и упорством Сизифа принимается за уборку.

Понятие это неоднозначное. Бывает уборка поверхностная, ежедневная, бывает углубленная, ежемесячная, и, наконец, венец всего - генеральная уборка. Эту гигантскую битву за чистоту женщина назначает по случаю какого-нибудь праздника, какого-то, как раньше говаривали, «красного дня календаря». Но для мужчины этот день становится черным днем жизни.

Оттянуть генеральную уборку можно, отменить - ни за что. Она приходит неотвратно - в полководческой решимости женщины и в боевой готовности всех уборочных средств.
А средства уборки делятся на: автоматические (пылесосы, полотеры), механические (швабры, веники) и биологические (мужчины).

Дюжие молодцы в камуфляжной форме лихо швырнули в камеру невысокого, лысоватого человека. Прежде чем он успел сообразить где находится, прямо в лицо ему ударил свет новейшей лампы, созданной в соответствии с программой модернизации.

Ослеплённый человек услышал как кто-то с той стороны луча поставленным голосом спросил:

- Фамилия , имя, отчество?

- Лужков Юрий Михайлович, - ответил человек, и попытался добавить. - Здесь какая-то ошибка, недоразумение ...

- Молчать!- рявкнул голос. - Вы признаёте себя виновным по всем пунктам обвинения?

- Но я даже не знаю, в чём ...

- Всё ясно! Пиши, Мельников: обвиняемый от сотрудничества со следствием отказался, вины не признаёт! Оформляй документы, и в 215-ю комнату! Охрана, этого дальше, давайте следующего!

Моя подруга, на первый (да и на второй, и на пятый) взгляд, - редкостная умница. Но если присмотреться, получается - нет в мире совершенства.

Институт закончила с красным дипломом, после чего ее с лапочками взяли на работу юристом в весьма солидную корпорацию. Отработала она там уже десять лет, числится на хорошем счету и получает весьма приличную зарплату.

На эту зарплату она сначала купила себе в Москве однокомнатную, а потом и двухкомнатную квартиру. С помощью кредитов, конечно. Но их она уже давно погасила.

Ее молодой человек (впрочем, на данный момент он уже успешно покинул эту возрастную категорию) работает менеджером в какой то невнятной компании. Получает 12 тысяч в месяц, что по столичным меркам просто несерьезно, и, сколько я его знаю, жалуется на страшную нищету, тяготы и лишения.