Дорогие мама и папа,

У меня все хорошо, надеюсь у вас тоже.

Передайте братцу Уолту и братцу Элмеру, что служить в морской пехоте намного лучше чем работать на старика Джонса.

Пусть скорее идут на службу, пока тут есть места.

Подьем тут в 6 утра. Сначала было страшно, но мне уже почти нравится вставать так поздно. Скажите Уолту и Элмеру, что перед завтраком тут надо просто заправить койку и навести порядок - не надо кормить скотину, колоть дрова, разжигать огонь, готовить еду.. Почти ничего! Правда парням надо бриться, но для этого есть горячая вода. На завтрак дают много вкусного - сок, каша, яичница с ветчиной - но нет нормальной еды - картошки, мяса.. Но скажите Уолту и Элмеру, что всегда можно сесть между двух городских парней, которые живут на одном кофе. Их и моей порции вполне хватает до обеда. Поэтому городские парни такие слабаки! А еще бывают "марш-броски". Сержант говорит, что это для тренировки. Раз он так считает, то я не возражаю.

Малыш ураганом ворвался в комнату, забросил портфель под кровать и собрался было заорать во всё горло: «Идитынах, школа! Каникулы!», как вдруг увидел, что уходя позабыл закрыть окно, и что на подоконнике, свесив короткие ноги, сидит странный толстый человек с вентилятором на спине.
— Ты кто ваще? — спросил слегка ошарашенный малыш.
— Я — Карлсон.
— Ну и кликуха. А это чё у тебя за фиговина. — Малыш показал на вентилятор.
— Это пропеллер. Я им летаю.
— Прикалываешься?
— Точно тебе говорю. А ты думаешь как я сюда попал?
— Я думаю, что мне пох, как ты сюда попал. Зато ты щас упадёшь на жопу от удивления, когда узнаешь, как быстро ты отсюда вылетишь.
Малыш достал из-под кровати бейсбольную биту и угрожающе помахал ей в воздухе.
— Подожди, подожди, — торопливо заговорил Карлсон, инстинктивно закрывшись рукой, — У меня серьёзные траблы с двигателем — четвёртый клапан стучит. Да и топливо на подсосе. Срочно нужны техосмотр и дозаправка вареньем, иначе я не взлечу.
— Щас взлетишь. Эта штука заменяет тонну варенья. Проверено.
Малыш замахнулся битой, но к его изумлению непрошеный гость проворно нырнул за окно.
— Хуясе, — восхищённо прошептал малыш, глядя как Карлсон свечой взмыл вверх
из крутого пике.
А Карлсон сделал два круга и снова уселся на подоконник.
— Ну как? — спросил он тяжело дыша. Было отчётливо слышно, как в двигателе стучит клапан. — Видал?

Смех — одна из естественных реакций человека. Проявления этой реакции включают непроизвольные движения мускулов лица и тела, специфические звуки и изменения в ритме дыхания.

По данным современных этологических исследований, смех, видимо, возник у общих предков человека и человекообразных обезьян более 10 млн. лет назад. Детеныши обезьян, если их пощекотать, смеются очень похоже на детей.

До трех месяцев малыши не умеют смеяться. Пик веселости человека наступает в шесть лет. В этом возрасте ребенок улыбается и смеется примерно по 300 раз в день!

Взрослый человек (даже самый угрюмый) улыбается или ухмыляется всего лишь около 15 раз в день.

Из животных, кроме обезьян, смеяться умеют крысы. Для этого их нужно пощекотать.

Недавно знакомый писатель рассказал мне об этом удивительную историю. Писатель этот вырос в Латвии и хорошо говорит по-латышски. Вскоре после войны он ехал из Риги на Взморье на электричке. Против него в вагоне сидел старый, спокойный и мрачный латыш. Не знаю, с чего начался их разговор, во время которого старик рассказал одну историю.
-- Вот слушайте,-- сказал старик.-- Я живу на окраине Риги. Перед
войной рядом с моим домом поселился какой-то человек. Он был очень плохой человек. Я бы даже сказал, он был бесчестный и злой человек. Он занимался спекуляцией. Вы сами знаете, что у таких людей, нет ни сердца, ни чести. Некоторые говорят, что спекуляция -- это просто обогащение. Но на чем? На человеческом горе, на слезах детей и реже всего -- на нашей жадности". Он спекулировал вместе со своей женой. Да... И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в "гетто" с тем, чтобы часть, убить, а часть просто уморить с голоду. Все "гетто" было оцеплено, и выйти оттуда не могла даже кошка.
Кто приближался на пятьдесят шагов к часовым, того убивали на месте. Евреи, особенно дети, умирали сотнями каждый день, и вот тогда у моего соседа появилась удачная мысль -- нагрузить фуру картошкой, "дать в руку" немецкому часовому, проехать в "гетто" и там обменять картошку на драгоценности. Их, говорили, много еще осталось на руках у запертых в "гетто" евреев. Так он и сделал, Перед отъездом он встретил меня на улице, и вы только послушайте, что он сказал. "Я буду,-- сказал он,-- менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети".
-- Почему?-- спросил я.
-- А потому, что они ради детей готовы на все и я на этом заработаю втрое больше.

- Ребенок, ты там? - громко закричала Софья Павловна и опустила прямо на клетчатый линолеум пола тяжелые сумки с закупленными на целую неделю продуктами. Щелкнув дверным замком, она освободилась от зимних сапог - уже не раз намекавших своей хозяйке на необходимость ремонта - и ещё раз прокричала в сторону зала:
- Полина!
- Здесь я, бабуль, - раздалось оттуда. - Иди сюда.
Полина, закутавшись в полосатый плед, сидела на диване, забравшись на него с ногами и прислонившись спиной к полукруглому подлокотнику. Рядом с ней лежали открытый ноутбук и, чуть в стороне, телефонная трубка от висящего на стенке аппарата.
Софья Павловна, пройдя в зал, сняла очки и пристроила их на толстой пачке газет, лежащей на журнальном столике.
- Ну, и? - спросила она, усаживаясь на крутящийся стул, предварительно убрав оттуда кружку с остатками чая.
Полина уселась на диване, сложив ноги по-турецки, и поплотнее укуталась в плед. В комнате было довольно холодно.
- Бабуль, ты зачем его убила? - спросила она спокойным, чуть хрипловатым голосом. - Я уже успела к нему привыкнуть, а ты...
Чуть скривив губы, Софья Павловна стала внимательно рассматривать рисунок на кружке. Оттуда ей весело улыбалась желтая коровка с хвостом, подозрительно похожим на кисточку для бритья.
- Бабуля, ау, - напомнила о себе Полина. - Так ты зачем его убила-то, а?