- Давай его продадим! Мамочка, прошу тебя! Ну места ж занимает до ебени фени!
- Как ты выражаешься! Ну кто тебя учил?
- Не бойся, мамочка, так все сейчас говорят, а я еще выбираю выражения. Давай продадим это чертово пианино!
- Прекрати! Мой голос ничего не значит для тебя? Мне оно дорого как память!
- А старые гнилые носки ты тоже теперь будешь как память хранить? Мам, мне некуда компьютерный стол поставить! А ты за этот хлам держишься.
- Так кому тогда этот хлам понадобится? Никто не купит его. Оно старое.
- Мамочка, давай тогда его выкинем. Мамулечка родная! Ну пожалуйста! Ну ты всегда была такая продвинутая и понимающая! Ну пожалуйста, не вдавайся в эти старческие приколы с элементами маразма!

- Дай мне подумать. Не капай. Дай подумать немного. Завтра скажу. А пока дай немного времени.
- Я тебя обожаю, маман!
- Иди отсюда.
Старое пианино. Пылесборник.
Каждую субботу аккуратно нежными перьями, ласкают грациозное тело, каждую струнку души, каждую клавишу, каждую трещинку… слегка влажной тряпочкой касаются бережно, словно возлюбленный наконец приехал, вернулся из долгой, такой жестокой командировки, разорвавшей жизни на годы, и вот он здесь, рядом, влажной от страсти, холодной от уличного ветра ладонью своей проводит по телу, да, изрядно постаревшему, но ведь никого не щадят годы. Потом откроют окно, впустят солнце в душную комнату, поставят вазу с цветами на крышку и слезинка хозяйки разобьет только что отполированный блеск стареющего пианино. Нет, не уже постаревшего. Никому не нужного. Пылесборник. Хлам. Годится разве что подставкой под вазу с цветами.

Когда-то в этом доме цветы были каждый день.

Он приходил к ней, целовал ее в скулу, она краснела, оглядывалась на мать. А та знала, что дочь покраснеет и оглянется и отворачивалась на секунду раньше, чтоб как бы хлопотать по хозяйству, как бы не заметить.
- А сыграй! Доча, сыграй, Сергею ведь нравится как ты играешь. Скажи, Сереж!
- Конечно! Поиграй, милая!
И она садилась, и горячими от любви пальцами щекотала клавиши черно-белые как сама жизнь и твердые как сама смерть. И струны пели - то душа его пела, и сердца людей, слышащих эту мелодию подпевали в унисон.
Через ее пальцы любовь передавалась клавишам, и наполняла собой все тело пианино, и оно пело. Даже ночью в полной тишине оно пело беззвучно, безсловно, безнотно. Оно пело, разливая любовь по всему дому, по всему городу, на весь мир ее разбрызгивая. И огромное небо отзывалось, и листья клена под окном замирали чтоб не пропустить ни мига той песни.
И старушка мать иногда садилась поиграть чуть-чуть. В ее пальцах была вся жизнь, в ее мелодии было ожидание смерти. И усталость, вселенская усталость. Уставшая старенькая мать. Это именно она в молодости училась играть на пианино и выбрала именно его. Пианино цвета шампанского. Она не знала что такое шампанское, но ведь как красиво звучало это слово! И само пианино всегда красиво звучало. Вся жизнь ее прошла в прикосновении с ним. Пианино было не просто музыкальным инструментом. Оно - инструмент всей жизни. Инструмент передачи чувств без звука. Инструмент прикосновения к душе.
Как всю жизнь, целуя пальцами его клавиши, она играла музыку любви, так и умерла, отражая глазами его белесую тень, держа за руку дочь, что теперь тоже изрядно постарела, и давно уже не прикасалась к пианино. Ну разве что пыль смахнуть, да отполировать. Не касается клавиш пальцами со дня смерти Сережи. Когда ей сообщили, ее сердце кубарем скатилось по клавишам души и разбилось где-то на полу. Она упала на стул, и пальцы сами легли аккордом, сами заиграли. То не она играла три часа к ряду, то пианино оплакивало ее возлюбленного, то вся любовь, скопившаяся за годы рыдала струнами, отражаясь в окнах, то листья клена сыпались от ужаса, то рушилась жизнь, заваливая своими осколками все лучшие воспоминания.

- Маааам! Мне стол привезли! Давай попросим грузчиков заодно пианино снести вниз по ступенькам , оно ж не войдет в лифт! Они очень добрые! А мы то с тобой сами не справимся.
- Проси. Делай что хочешь. Не надо меня будить так рано в выходной день.