Муравей полз. Работал лапами, тянул, зажав челюстями, большую щепку, вдвое длиннее себя. Упирался всем блестящим, как бы лакированным телом.
Он прищурился, поглядел на муравья внимательнее, вдохнул поглубже.
Захрустел челюстями, перехватывая огромное бревно, рванулся. Спружинил длинными лапами, вывернул треугольную голову под углом. Тяжесть древесины тянула вбок по бетонному желобу. На мгновение он остановился, потом дернулся изо всех сил, перевалил бревно через высокий уступ. Разжал ноющие челюсти, быстро ощупал усиками дорогу. Все правильно. Забежал с другой стороны, толкнул бревно головой, приподнял его над землей, стиснув острыми краями жвал. Тонко захрустело в шее, но муравей не отпускал бревно: пошатываясь, бежал вперед.
Он открыл глаза. Стемнело, и муравей уже исчез - наверно, добрался до норы. Он бросил окурок вниз, вытянул затекшую ногу, помахал ей в воздухе . Светящаяся красная точка закувыркалась, отсчитывая этажи, потом рассыпалась на асфальте искрами. Сверху хлопнули крылья. Ворона уселась на антенну, принялась чистить перья, искоса поглядывая круглым глазом. На фоне заката ее силуэт был угольно-черным.

Он стал вороной. Оттолкнулся от железного штыря, взмахнул крыльями. Воздух вибрировал в перьях, посвистывал, обтекая тело. Прямоугольник крыши исчез внизу, в темноте, а здесь было только заходящее солнце и небо. Ворона крикнула, глядя, как ее стая слетается на старое кладбище, на ночлег. Чуть шевельнула концом крыла, спикировала на ветвь клена, оглядываясь вокруг. Мир, который отражался на днее ее зрачков, был ослепителен и черно-бел.
Он перевел дыхание, провел рукой по лицу.
На неровности стены что-то шевельнулось. Это был паук - крупный, серый, в мелких точках. Еще секунда - и вместо паука на стене уже сидел он, медленно и осторожно вытягивая каждую из восьми ног. Десятком глаз паук видел стену - бескрайнюю плоскость, изрытую канавами и усыпанную острыми выступами. Быстро побежал, огибая их, цепляясь коготками за шероховатости, ощущая, как надвигается завалившаяся вниз невозможной дугой линия горизонта.

Надоело. Он отпустил паука и долго сидел один, еле заметно раскачиваясь всем телом. Сигарета в губах тлела, освещая подбородок тусклым красным светом.
Он мог стать муравьем, мог быть вороной и пауком. Мог стоять на четырех лапах и висеть в чердачной тьме, обернув тело перепончатыми крыльями. Мог одновременно стать частью тысячи других существ, беззвучно окружающих сейчас его тело и спешащих в ночи по другим делам. Он не мог стать только ей, потому что её уже не было, куда бы он ни кинул взгляд. Не было, и точка, а то что еще оставалось - фотографии, её вещи, кровать в больничной палате, на которой еще сохранялся след её фигуры - все это было плоским, холодным, двухмерным и оживить это он не мог, даже ценой самого себя. Он докурил, покрепче зашнуровал ботинки.

Потом прыгнул вниз, стараясь не сломать дерево, которое росло у подъезда.

(c) leit