Гарнизонный смотр. Командир дивизии величественным и непобедимым памятником высится на трибуне. Вокруг него с суровыми лицами стоят соратники и приближенные. Строгим, но справедливым взглядом он обводит выстроившиеся на плацу подразделения. Тут его посещает мысль и он набирает в орденоносную грудь воздух, чтобы максимально точно и ясно довести ее до личного состава. На плацу полнейшая, абсолютнейшая тишина, гарнизон замер и готов внимать начальственному слову, и тут, прямо у него над головой, какая-то наглая ворона четко, громко и раскатисто произносит – Кааарррр.
Он аж поперхнулся от такой наглости, мысль безнадежно пропала. Всем своим видом показывая, что ничего не случилось, а просто он передумал говорить именно это, командир вошел в режим ожидания мысли. Когда мысль вернулась, он вновь раздулся, как гордый павиан... но ворона вновь его опередила – Каааарррр. Мысль снова ушла.

Тут уже сделать вид, что ничего не случилось, было невозможно, поэтому он обвел строгим взглядом своих приближенных. Те, стараясь не потерять воинственного вида, приличествующего обстановке, с каким-то полувзглядом вверх, сквозь зубы прошипели "кыш, кыш", при этом рукой стараясь изобразить жест, который не был бы заметен солдатам, но должен был пристыдить ворону.

Посчитав, что ворона достаточно пристыжена и вновь поймав исчезающую мысль, командир был вновь обломан вороной. Тут, понимая, что личный состав находится на грани истерики, он переходит к решительным действиям. Снова обводит плац взглядом, от которого смешки залазят в глотку и произносит – "Что, смешно? По моей
команде, все троекратно кричат "кыш"".

Громогласное, троекратное "Кыыыыыш, Кыыыыыш, Кыыыыыш" подняло всех ворон в округе, после чего последние остатки инстинкта самосохранения у солдат пали под натиском истерического хохота. Весь оставшийся после смотра день и до самого конца недели весь гарнизон, не покладая ног, занимался усиленной строевой подготовкой.