В Федотовке лето поздно началось.

Когда пьяный дед Василий взялся рубить дрова и отмахнул себе колуном ступню, никто и не спохватился. Подумаешь, эка невидаль - ступня. Тем более, что дед, ахнув, крякнув и выматерившись, поплевал на немытый обрубок, приложил его куда надо, и ступня снова приросла. Еще лучше, чем росла до того, и ревматизм на ней пропал начисто.
Куда хуже вышло с трактористом Петром. "Прокати нас, Петруша, на тракторе!" - голосисто пели девки в сумерках у околицы как раз в ту самую минуту, когда Петр, перебравши сизого первача, выкатился прямо на них на своем, рычащем как танк ДТ-72. Задавить он успел всего пятерых, в темноте и с налитых глаз приняв их за русалок. Но и то хлопоты - похороны, гулянка, поминки, и досада родных на большие траты. Поэтому никто и не удивился, когда на следующий день все пятеро вернулись с погоста домой краше прежнего. Румяные, умытые - родителям не нарадоваться. Одна только, Марья, немного прихрамывала, да на пышной груди у нее остался чуть заметный зубчатый след от гусеницы.

Петра побранили и взяли с его родителей обещанье, что сынок возьмет эту самую Машку в супруги, да она и сама была не против.

Деревенский дурачок Митька Косорез, который таскался по улицам в старом кителе (Ванька с машинно-тракторной станции отдал, когда пришел из армии), украшенном значками и водочными пробками - и тот вдруг поумнел, да заодно и подрос на вершок за одну ночь, отрастив с детства скрюченную ногу. Сбросил китель, побрился, переоделся - и все бабы ахнули, разглядев ладного парня. Да только за Митькой тут же приехал из города черный "ЗИС", он хлопнул дверью - и был таков. Понятное дело, куда ему, умному, с деревенщиной знаться.

За рекой, у бабульки Авдотьи, в погребе завелись ангелы. Маленькие, светлые и крылатые. Как их ни выманивали - Авдотья уж и святой водой выплескивала дорожку до крыльца, и белую сметану крестила двоеперстно, а ангелы никуда из погреба не девались. Пели тоненько, и пахло оттуда прельстительно, так что даже и за огурцами лазить расхотелось.
Коливо, приготовленное было на девчачьи поминки, процвело розами, а вместе с ним и псина шелудивая, что бегала под избой и лакала помои. Тоже никто не подивился. Ну, гавкает под окнами что-то, облетает лепестками, так ведь мало ли какие нынче породы собак в мире водятся по Божьему произволу.
В полдень за один час ровно построилась у кузнеца Трофима Данилова баня. Сама собой. Еще поутру стоял только нижний венец, а тут - глядь - и уже поскрипывает, оседая, готовая, и даже дым из трубы идет, будто первый пар уж истоплен. Трофим Данилов ее потюкал железным молотком - устояла, даже не дрогнула, только в первый пар кузнец зазвал пойти всех домовых и овинников, потому что нечего там доброму человеку делать.
Только когда по проселкам начало кататься старое колесо от жнейки Тимохи Русакова, исходя красным каленым светом и шипя в лужах, старики было начали судить да рядить о приметах. Да молодые их подняли на смех - какие тут приметы, когда спутники летают и кино каждый день показывают в клубе? А колесо покаталось и успокоилось само. Легло на пригорке и остыло, так что дети его потом таскали, пока не бросили.
Только одно и впрямь было как-то неправильно. Вода в колодце превратилась в парное молоко. Вот на это сильно бранились, особенно комбайнеры, которым надо было умываться после полевых работ. Молоко хорошо, да хочется холодненькой водой умыться с жары, а парное - разве ж холодное?

Конечно, понятно, почему все так повернулось в Федотовке-то.
Три недели Яблочный Дождь лил как из ведра, словно прохудились хляби небесные.
С таким не поспоришь, вот уж точно.

(с) Шарапов Вадим Викторович