Буратино Карловича, разбудил, казалось безвозвратно утерянный, утренний всплеск похоти, сконцентрированный на кончике гвоздя, вбитого давным-давно, как бы в подарок, еще на совершеннолетие, похабником Джузеппе, в старом сарае.
Стружки сонных век, открывали затуманенные кружки выструганных глаз, быстрее, стоило сонному Буратино осознать – стоит!
Продрав глаза, он недоверчиво, с опаской, потеребил распрямившийся гвоздок, деревянной ладошкой – и впрямь стоит. В голове закрутилась пестрая карусель порнографических картинок, вытеснявших еще не до конца растворившийся сон о том, что он - дорогая скрипка, а его папаша ни кто иной, как сам старик Страдивари.
Буратино, определенно с интересом посмотрел на спящую рядом Мальвину, оставляющую голубоватый натир своими волосами на подушке. Приподнял одеяло. Запахло прелостью непросохшей ваты. Ворвавшийся под мрак покрывала, утренний свет, частично осветил хлопчатобумажное тело жены, похожее на постиранный в стиральной машинке, китайский пуховик. Гвоздь чуть не обмяк.

-Ы-ы – простонал Буратино, крепко сдавив металлический член сучковатой рукой: - Стоять!
Он скинул одеяло на пол и подобрался ближе к сладко улыбающейся во сне Мальвине. Пятиконечной звездой раскинувшись на застиранной простыне, она мерно посапывала, пока Буратино дьявольским взглядом сверлил ее промежность.

Её обметанная неумелым стежком, дырка в оторочке свалявшийся клочками серой ваты, с каждым днем совместной жизни, манила Буратино всё меньше. Мелкая дрожь термитной стаей пробежала по спине. Его передернуло.
Неуемная досада, чуть не заставила Буратино заорать в полный голос.
Поскрипывая шарнирами в сочленениях, он тихонько сполз на пол и вытащив из-под матраса свежий каталог деревянных гитар уединился в туалете, закрыв дверь на оба шпингалета.

- Вот она моя прелесть. Иди к папочке! – бубнил себе под длинный нос, Буратино, открыв вкладной постер с лакированной, двенадцатиструнной испанской гитарой.
Он жадно пожирал глазами ее округлые формы с длинным точеным грифом и большим зияющим развратной чернотой, охальным отверстием, игриво прикрытым дюжиной золотистых струн.
- У-у-е – стал выдувать деревянными губами Буратино, сдавливая железное естество, шероховатой ладонью: - иди ко мне моя девочка, я на тебе поиграю. Струнки-то на руку намотаю, да под гриф своего «коня» как засажу! Вот тогда-то ты и запоешь как надо, заиграешь на все лады. Кто же еще на тебе так хорошо сыграет, а?
Буратино, елозил по гвоздю сжатой пятерней, сильно выдвигая нижнюю челюсть: - орать будешь у меня всеми аккордами, сучка лакированная, а я тебя все равно ебать буду, как шлюху шестиструнную.
- Буратино, ты опять что ли там куришь? – раздался голос Мальвины за дверью: - ты же мне обещал. Говорил что бросил, а сам?!

Буратино на мгновение затаился. Тонкая струйка дыма шла от его ладони к потолку. Он судорожно затряс ею: - нет, нет милая, что ты, не курю. Просто я тут, ну так, решил это, как ее, татуировочку сделать.
- Какую еще татуировочку? Совсем сбрендил на старости лет, мудак березовый.
- Хотел сюрприз тебе любимая, на юбилей нашей свадьбы, сделать – выводя вензеля на предплечье, раскаленным гвоздем, пока березовый сок, градом катился из глаз от боли, оправдывался Буратино.
- Ой ты мой, сладенький дервенёнок, веточка ты моя ивовая, не забыл! Ну выходи скорее, Аполлон мой деревянный. Иди же скорее к своей мягкой киски.
Буратино послушно вышел из туалета с вытянутой рукой. На ней красовалось кривенькое сердечко с вписанным в него именем жены: «Мальвина». Правда, последние две буквы почти не читались – гвоздь к тому времени почти остыл.
У Мальвины загорелись подведенные акварелью глаза, на фарфором личике выступила испарина: - возьми меня, мой Бур-завоеватель, возьми меня грубо сзади!
Обречено привалив тряпичное тело Мальвины на обеденный стол, на кухне, Буратино пристроился как было велено сзади, закрыл глаза, выдавливая из волокон сознания яркие образы утонченных форм скрипок, виолончелей и гитар…
Еще теплый член, свободно вошел в растрепанное и засаленное за долгие годы соитий, влагалище. Нехотя и ленно Буратино, стал подергиваться, ковыряясь в носу, с интересом извлекая из него катышки засохшей смолы.
- Тебе хорошо, моя страстная и неутомимая машина для долбления? – наигранно постанывала Мальвина.
- О-о-о, да, моя ненасытная богиня совокуплений. Е-е-е, у-ф-ф…