На исдохе советской власти я работал в вычислительном центре одного ведомства, которое за давностью лет называть не буду. И случилось мне лечиться в ведомственной больнице. Обстановка там была почти домашняя, сестры и нянечки относились к больным, особенно к лежавшим не в первый раз и подолгу, как к близким родственникам. Не удивительно в общем-то: работой они дорожили, у нас и зарплата была повыше, чем в городских больницах, и публика почище. Больные отвечали взаимностью.

Если с утра из коридора доносилось звонкое: "Мальчики, готовим попочки!", обитатели палаты радостно переглядывались: Лиза дежурит! У нее была легкая рука, уколы в ее исполнении выходили не такими болючими, как у других, а клизмы - не столь унизительными.

Несмотря на общую романтическую обстановку, приударить за ней никто не пытался: Лиза, чуть ли не единственная в отделении, была счастлива в браке и не упускала случая об этом напомнить. Любой разговор она так или иначе сводила к своему Коле: что он ест, и какие передачи смотрит, и не пьет почти, и руки золотые, и с детьми возится (у них было два мальчика, лет пяти и совсем маленький), и с утра, пока все спят, натрет картошки для дерунов, и даже полы моет.

Вскоре, правда, выяснилось, что работает ее сокровище вахтером на нашем же ведомственном заводе, и еще четверть своей невеликой зарплаты платит в виде алиментов первой жене. Так что Лиде приходилось брать дополнительные дежурства, и "готовим попочки" звучало в отделении куда чаще, чем сутки через трое.

Однажды к нам поступил новый больной, Сергеич. Начальник средней руки, страшно словоохотливый, заговорил всех до полусмерти. Когда Лиза в очередной раз похвасталась мужем (на сей раз он починил соседке утюг), Сергеич ее перебил:

- Расскажи лучше, Лизавета, где ты с ним познакомилась. Поделись, где таких берут. Вот все говорят, что перевелись настоящие мужики, а ничего они не перевелись, просто места надо знать.

- Да здесь же, в больнице. Я в травме работала. А они с дружком на дачу ехали, пьяные оба. Ну, дружок на ногах не устоял и сковырнул его с платформы. А там поезд.

- Вот повезло человеку! - засмеялся Сергеич. - Напился, под поезд попал, а тут такая красавица. Вот выпишусь и тоже сигану на рельсы.

- Не советую - сухо, почти без интонации ответила Лиза. - Ему обе ноги отрезало. Под корень.

В палате стало тихо. Новички, впервые слышавшие эту историю, молчали, потрясенные, а старожилы с осуждением смотрели на Сергеича. Тот встрепенулся:

- Лизавета, да как же ты так? Ты что же, получается, за безногого вышла? Да ты у нас, оказывается, герой, Лизавета! Маресьев! Про тебя в газетах надо писать. Только ты что же? Пожалела его, убогого? Или что?

- Пожалела, да. Только не сразу. Это когда к нему жена пришла. Один раз только и навестила. Заявление принесла на развод. Он подписал, а вечером смотрю - плачет. Ну как так можно с человеком? Вот тогда и пожалела. А потом еще раз пожалела, и еще. У нас там перевязочная на ключ запиралась, удобно жалеть. А потом думаю - куда его выписывать? Не к матери же в деревню. Директор его обратно на завод взял. Денег только мало. И только устроился - приходит от этой исполнительный лист. Вот вы скажите, Иван Сергеич, зачем ей наша тридцатка? Они с новым мужем на север уехали, тыщи зашибают. Нет, говорит, пускай платит, раз по закону положено.

- Это кем же положено? - возмутился Сергеич. - Нет такого закона, чтобы с безногого инвалида алименты брать. Лизавета, пиши письмо в прокуратуру, мы поддержим. Тем более, что у вас свои дети есть, тоже небось есть просят.

- Гамбургеры они просят, - слабо улыбнулась Лиза, - только где ж их укупишь. Поокрывали кооперативов на нашу голову. Писала я, отвечают - все правильно, по закону. Да пусть она подавится. Коля вон утюги чинит, я на две ставки работаю. Проживем.

- Лиза, - не удержался я, - а ты говорила, он полы моет. Это как?

- А так и моет. Ползком. Смеется еще. Мне, говорит, удобнее, нагибаться не надо. Ладно, мальчики, мне еще лекарства разносить.

Мы еще долго обсуждали и Лизу, и Колю, и стерву-жену, а больше всего - дебильные советские законы. Возмущались, что ничего нельзя сделать. Только последнее оказалось не совсем правдой, потому что средивозмущавшихся затесался скромный автор этих строк.

Зарплату и Колиному заводу, и Лизиной больнице начисляли у нас на ВЦ, но это же бухгалтерия, строгая отчетность, просто так 30 рублей не спишешь, все должно сходиться до копейки. Однако программиста, возжелавшего справедливости, такие пустяки остановить не могут. Нашелся вариант, не нарушавший бухгалтерского баланса.

Пришлось изменить всего несколько строк кода. Алименты с Коли удерживались в прежнем объеме, и в ведомости по-прежнему указывалось, что они отправлены почтовым переводом в Норильск бывшей жене. Вот только на бланке перевода (а их тоже печатала наша программа) имя и адрес жены подменялись именем и адресом Лизы. То есть несправедливо удержанные деньги семья тут же получала обратно.

Алиментщиков на заводе было больше сотни, вероятность, что подлог случайно вскроется, равнялась нулю. Предполагаю, что жена через какое-то время обнаружила отсутствие переводов и обратилась на завод, только мало чего добилась. Вот ведомость, вот корешок перевода. На корешке адреса получателя не было, только фамилия, а фамилии первой и второй Колиных жен естественным образом совпадали. С нашей стороны все чисто, разбирайтесь с почтой. А разобраться с московской почтой, находясь при этом в Норильске, тоже задача нетривиальная.

Конечно, рано или поздно все должно было выясниться. Но это улита едет, когда-то будет. Те два года, что я после этого проработал на ВЦ, переводы исправно уходили туда, куда я их направил. А там вскоре подоспели гайдаровские реформы, и я сильно надеюсь, что к тому времени, когда улита наконец доехала и Колина бывшая жена получила причитающиеся ей деньги, на них как раз можно было купить один гамбургер.