Ой, да ну нафиг эту политику с самолётами, давайте я вам лучше историю расскажу.

Страшную правда. Потому кто не боится – слушайте. А если у кого нервы ни к чёрту, то как говорится, лучше покиньте пределы этага журнальчика.

От Яганова до Леонтьева три километра полями, тропиночкой.
Можно конечно автобусом прямо до места, но Саня любит вот эту дорогу. Электричкой, а потом пройтись.
Потому что поэт.
Говорит, что когда идёт вот так, не спеша, по полю, ему боженька в макушку стишки шепчет.
А что? Вполне. Туда пройдёт – пара стишков. Обратно – полпоэмы. Так за лето на сборник находит, зимой издаст, сидит, курит.

По дороге там ещё, как раз посередине, место живописное. Овраг, мостик. Справа погост деревенский, слева, чуть подальше, - церковь старая, разрушенная. В церковь заброшенную эту Саня, как человек верующий, и вообще к господу приближенный, любит по дороге зайти. Постоять под высокими сводами, поразглядывать остатки росписей, подумать о вечном. Покурить.

Ну вот. А тут поехал в конце августа, последней электричкой.
До этого долго не был, с месяц наверное, ну и не подрасчитал.
В Яганово сошел, а время-то к полуночи уже, темень беспросветная, хоть глаз коли.
Ну, поёжился да пошел, куда денешься. Дорога исхожена, можно и наощупь. Тем более что вернуться всё равно нету никакой возможности.

Ладно, идёт потихоньку, прислушивается. Ну, в смысле, вдруг боженька тоже ещё не лёг, и щас несмотря на позднее время начнёт ему надиктовывать. Стенографировать, значит, приготовился.
А вместо этого возьми, и как назло, дождь!
Да не просто дождь, а ливень!
Да и не просто ливень, а гроза! Последняя августовская гроза.

Неприятно. Молнии сверкают, дождь холодный, под ногами захлюпало.
«Ничего, - думает Саня, - Доберусь до церкви, спрячусь, пережду чуть-чуть» В рюкзачке термос с горячим чаем, бутылка водки литровая в подарок хозяину, еда кой-какая, так что можно и ночь простоять, и день, если надо, продержаться. И ходу-то прибавляет, что б совсем уж до нитки не промокнуть. А вот уж и оградки погоста в сполохах молний различаться стали. Вот и овраг, вот и мостик, а тут и до церкви рукой подать.

И тут снова раз – беда! Заторопился Саня по мостику, а мостик-то - ну что за мостик, два бревна. Скользко, темно. И уж у того края поскользнулся Саня, и прямо в овраг – шлёп! Не, не так даже. А вот так. ШЛЁППП! Плашмя. И съехал вниз по склону. Овраг – глина сплошная.
Ну, выбрался кой-как, даже ещё не с первого разу, в глине весь с ног до головы. Вылез, давай на боженьку с досады материться. За что ему вместо стишка такое испытание. Боженька сверху ему молнией погрозил за богохульство, и дождя ещё добавил. Саня руки в ноги, «прости мя господи, спаси и сохрани», и в церковь, под своды.

Вбежал в церковь-то, глину с морды рукавом вытер, и вдруг видит – ого! В дальнем приделе - свет! Неровный такой, как от костра. Тревожно Сане стало, прислушался. Свет колышется, по стенам тени, и голоса!
Саня парень-то не робкий, и не суеверный, рюкзачек в руке перехватил, и на свет пошел. Потому что какие бы люди, думает, ни были там, а всё лучше чем обратно под дождь. Подходит тихонько, и видит – горит костёр, над костром висит котелок, сидят вокруг костра на ящиках четыре мужичка, вида довольно обычного, бомжеватого. На ящике между ними свечка стоит, закуска кой какая разложена. В углу лопаты стоят, блестя острыми отточенными лезвиями.
Отлегло у Сани. Бомжи ли уж, не бомжи, а видно, что промышляют люди копанием могил на кладбище. Поработали день, отдыхают. Ну что ж, тоже люди обычные вполне, всё лучше чем нечистая сила. А уж в каком виде сам-то Саня на тот момент был, так бомжи по сравнению с ним и вообще чисто принцы королевичи-елисеи.
И Саня решил себя явить обществу. Тем более что у него с собой весомый аргумент с лице литровой бутылки водки был.

И вот входит Саня в круг света, делает дружелюбное лицо, и приветливо говорит слегка застывшим на ветру голосом.
- Приветствую вас, добрые люди! Дозвольте у вашего костра обогреться, а то так продрог там, сил нету!

Мужики на голос повернулись, и вдруг от неожиданности аж замерли! Смотрят на Саню, в глазах испуг заметался, волосы на головах, у кого были, зашевелились, один вообще с ящика потихоньку на землю стал сползать, никто рот открыть не может. Саня чувствует – что-то не то. Надо что-то добавить для разрядки напряженности. И говорит.
- Да вы не бойтесь, мужики, я чуток только посижу, до первых петухов, да и домой.
И протягивает вперёд себя бутылку водки.

И тут один, с краю, самый старший у них видно, а может просто самый смелый, истово перекрестился, на Саню тоже крестное знамение наложил, и заикаясь могильным голосом спрашивает:

- ТЫ ЗАЧЕМ ЖЕ ЭТО, ГАД, ОТКОПАЛСЯ???

ракетчик