Всяк в Берлине знал его,
Старики во фрунт вставали,
Дети — видя самого,
С громким криком обступали.

Был он болен. Проходил
По Кудаму[1] ежедневно,
С кем ни встретится, любил
Поздороваться душевно.

С километра — шёл пешком —
Мог его узнать бы каждый.
Только случай с печником
Вышел вот какой однажды...

Видит издали печник,
Кто-то по Принцальбрехтштрассе
В сторону партийной кассы
Без дороги напрямик.

А печник и рад отчасти,—
По-хозяйски руку в бок,—
Ведь при кайзеровской власти
Пофорсить он разве мог?

Эдельвейсы в огороде,
И фундамент от шале,—
Никаких иных угодий
Не имел он на земле…

— Хальт, цюрюк унд доннерветтер!
Что задумал против касс? —
Зычный голос вплёлся в ветер,
И от ветра не угас.

Разошёлся. А прохожий,
Тихо лишь пенсне он снял:
— Гут гезагт! Ругаться можешь! —
Только это и сказал.

Постоял ещё немного,
Дескать, шёл бы ты, отец,
Или я пойду дорогой
Тут бы делу и конец.

Но печник, поправя лычки,
Китель рунами обшит,
По гестаповской привычке:
— Имя как твоё? — кричит.

Тот вздохнул, пожал плечами,
В коже, тощий, невелик.
— Генрих,— просто отвечает.
— Гиммлер? — Тут и сел старик.

***

День за днём проходит лето,
Сорок первый — на порог,
И никак про случай этот
Позабыть печник не мог.

А по свежей по пороше
Вдруг к домишку печника
В новых «опелях» хороших
Два эсесовских полка.

Пёс залаял беспокойно,
К окнам бросилась семья…
Штурмбаннфюрер:

— Вы такой-то?
Руки за голову:
— Йа…

— Комм маль хер, линкс! —
Взял шинель он,
Не найдет, где рукава.
Фрау же ему:
— За грубость,
За свои идешь слова...

Сразу в слезы непременно,
И качает головой.
— Шнелль-шнелль-шнелль,— сказал военный.
Дайне инструмент с тобой?

Ночь, промчались мимо кассы,
Тихо, пусто — чисто лес,
Поворот и Вильгельмштрассе,—
Главный дом всея СС.

В доме тихо, нелюдимо,
Даже катцхен не видать.
Тянет стужей, пахнет дымом,—
Ну Дахау — что сказать.

Только сел печник в приёмной,
Чувствуя, что занемог —
Вдруг шаги, шум неуёмный,
Ожил дом, и на порог —

Сам, в пенсне всё, тот прохожий.
Печника тотчас узнал.
— Гут гезагт, ругаться можешь,—
Поздоровавшись, сказал.

— В лагере у нас утечка,
Газ уходит изнутри.
Не посмотрите на печку
Славной Фарбениндустри?

В руку кашлянул:
— Мне можно,
В базе чертежи пробить,
Обсмотреть чтоб осторожно,
А потом и починить?

Гиммлер согласился с этим,
Чертежи сыскались тут,
И — мы время не приметим,—
Печника уже везут.

Аушвиц. Ворота, тени,
Вышки, проволока, ток,
Тут судеб переплетенье
Закрывают на замок.

Печника проводят к месту,
Оставляют одного:
— Саботаж грозит арестом!
Здесь не бойся ничего,

Два полка СС скучают,
Только свистни — прибегут.
Пить захочешь — чайник чаю,
Ну, работай, ладно?
— Гут!

Он шинельку с плеч — рывком,
Достаёт инструмент.— Ну-ка…—
Печь немецкую кругом,
Точно лекарь, всю обстукал.

В чём причина, в чём беда
Понял. Добрая улыбка
На челе мелькнула рыбкой,
Только дрогнула вода.

Приступив, к печи приник,
Синим засверкала сварка,
Генрих там, а тут — печник,
Защищает марку.

И привычна и легка
Печнику работа.
Всё доделать велика
У него охота.

«Справлюсь, Генрих, я с дырой,
Сделаю немало,
Чтоб кого в печь ни закрой,
Газ не упускала.

Генрих, ты пиши себе,
Все твои бумаги,
И не думай о трубе,
И о прочей тяге.

Трубы скрепим вот сейчас —
Это поправимо,
Тут делов-то — плюнуть раз,
Друг ты наш любимый…»

Так он думает, кладёт
Шов по струнке ровно,
Варит он легко, любовно,
Как «Хорст Весселя» поёт.

Печь исправлена. Под вечер
Он в Берлин успел едва,—
Гиммлер там устроил встречу,
Где сказал ему слова.

Молвил он,— забыть негоже,
Пыл тех слов хранит печник:
— Гут гемахт, работать можешь,
Гуте арбайт, мой старик.

И у мастера с «Циклона»
Зачесались вдруг глаза.
Но в руках его — баллоны,
Значит, вытереть нельзя.

В горле что-то запершило,
И не смог сказать в ответ,
А когда-таки решил он,
Поглядел — его уж нет…

***

За столом сидели вместе,
Чай с конфектой да под речь,
Всё дотошно, честь по чести,
Обо всём, про ту же печь.

И расслабившись немного,
Рассупонясь за столом,
Начал тут печник с тревогой
Разговоры об ином.

Мол, за добрым угощеньем,
Чай, конфекты, пиво-квас,
Генрих, мол, прошу прощенья,
За скандалец возле касс,
Сознаю свою ошибку…

Только Гиммлер перебил:
— Шайссе,— он сказал с улыбкой,—
Я про то совсем забыл…

На морозец мастер вышел,
Повернулся не спеша,
Оглядел весь дом до крыши:
— Вот неделя хороша!..

Счастлив, просто даже жарко,
Влез в казённый мерседес,
И в ближайшей к дому арке
Тихо мерседес исчез…

***

Фрау не спала, встречает:
— Ну и как? — Душа горит…
— Да у Гиммлера за чаем
Засиделся,— говорит…

[1] Кудам — Курфюрстендам, улица в Берлине.