Меньше всего ему понравилась кукла присобаченная на капоте длинного и сверкающего Линкольна. Но он всё равно умилися ей как детскому желанию своей невесты. Лимузинов было два – один для молодых и свидетелей и другой - для близких родственников. Сначала Юджин был против такого антуража, но его ненаглядная сделала такие бровки домиком, какие только она умела делать когда ей что то было надо, и он не смог ей отказать. Он очень любил, просто обожал, даже боготворил свою невесту и потому согласился на все прибамбасы, которые жуликоватые одесситы (как будто одесситы могут быть другими) напредлагали им в конторе занимающейся подобной лабудой.

Но когда вся кавалькада подъехала к его дому, с весёлыми гудками – первыми аккордами марша Мендельсона, и нарядные люди с цветами высыпали на улицу, Юджин признал, что иногда он мог бы поступаться своей мачо натурой и делать небольшой уклон в сторону своей романтически насторенной будущей жены. Оно может того стоить.

--- Женечка, ну это будет самый замечательный день в нашей жизни... Пусть он запомнится нам таким красивым и светлым каким вижу его я, --- миниатюрная ручка Алисы Оглоедовой, будущей миссис Верлицкой, легла туда куда обычно ложатся ручки обожаемых невест в решении подобных вопросов, --- разве тебе не хочется увидеть меня такой красивой, в белом платье с фатой и в лимузине и что бы фата развивалась в открытое окно - пусть все нам завидуют... это же для тебя, ты же знаешь как я тебя люблю... --- Алиса потёрлась тонким носиком с трогательной горбинкой о плечо Юджина. И он конечно сдлася. Да и кто бы не сдался?

Слава богу средства позволяли. И вместо скромного бракосочетания в Лас Вегасе, как планировал жених, был задуман грандиозный вечер на триста персон в Распутине. “Пусть девочка порадуется, у неё такое красивое личико когда она счастлива, никогда не буду её обижать” – слюняво расчувстовался Юджин, что не было ему свойственно до встречи с Алисой. Он всегда мечтал именно о такой жене – тонкой, ранимой, чуствительной и чуть–чуть экзальтированной. Его мужское "Я" требовало и мечтало о защите родного существа от напасатей жестокой реальности.

Когда они подъехали к ресторану, почти все гости были уже в сборе. Лимузины остановились напротив входа, глистообразно извиваясь расторопный метродотель распахнул дверь машины перед молодыми. Они вышли и сразу попали в шумно и весело крутящуюся воронку родственников, друзей, знакомых и малознакомых осыпающих их кто цветами а кто и поцелуями.

Некстати у Юджина в мозгу всплыла фраза из бессмертного произведения Ильфа и Петрова – “чёрт с тобой, делай! глазетовый! с кистями.. ”.

Вечер прошёл на одном дыхании. Если вы когда либо видели весёлую шумную отвязную сумасшедшую свадьбу на которую было выкинуто более пятидесяти тысяч долларов, то поверьте, что по сравнению со свадьбой Юджина и Алисы вы видели поминки. Гости пили-ели-танцевали и кричали “Горько” так добросовестно и с отдачей как будто им за это приплачивали. Тамада потерял голос.

И вот сияющие новенькими обручальными кольцами молодые были с шутками и прибаутками отправлены в специально снятый по такому случаю номер в роскошной гостинице который обошёлся в три тысячи. Но тёща расщедрилась на подарок не по-детски и в следующий момент, когда Юджин оторвался от губок своей уже (!) жены, он вносил её хрупкое тельце мимо массивных дубовых распахнутых дверей прямо в сказку. Роскошный двухкомантный номер для новобрачных имел всё что положено иметь такому номеру за такие деньги – хрустальный столик с серебрянным ведёрком с бутылкой шампанского внутри, зеркальные потолки, круглая кровать размером с паркинг на две машины и прочее, прочее, прочее, что так неважно настоящим молодожёнам.

Алиса сразу выскочила из белого платья и туфелек принцессы и осталась в прозрачных трусиках, а Юджин запер двери и снова подхватил на руки молодую. Счастье переполняло его и грозило разорвать по швам – вот как он чувствовал!

--- Ну, сейчас я тебе что-то покажу – крикнула миссис Юджин Верлицкая, в девичестве Оглоедова, и бросилась на своего мужа. Как ни странно это может звучать в наше время, они никогда не были вместе до свадьбы. Такое было основное условие Алисы – она хотела сохранить себя для любимого мужа. Лично мы не одобряем подобной практики, но Алисе было двадцать лет и она была романтикoм.

После чудесно завершившегося посвящения в женщины молодые лежали рядом и смотрели на своё отражение в зеркальном потолке. За окнами была глубокая ночь а в номере уютно горели два торшера по стронам кровати. Юджин наслаждался идилией и перебирал густые волосы на головке обожаемой жены когда она издала неприличный звук, причём отнюдь не ртом, а диаметрально противоположным местом. Молодое гладкое личико залила краска.

--- Извини, Женечка, --- смущённо пробормотала она поднимаясь над ним. Он ничего не успел ей ответить как увидел, что его ненаглядная выстрелила на вид упругой и бесцветной молнией которая пересекла всю комнату и впечаталась в стенку над входной дверью подрагивая в тёплом свете ламп. Юджин в изумлении замер. До двери было, на минуточку, метров пять. Прозрачная толстая нить, всё прикреплённая пока ещё одним концом к его жене, была натянута как струна и подрагивала.

--- Ты, извини... я давно хотела тебе сказать... --- Алиса обхватила его за голову и приблизила свои зелёные глазищи к его лицу. Потом, в секундную паузу, она отделила от себя натянутый канатик и выпустила ещё одну струю – на этот раз непосредственно в потолок, оттолкнулась от кровати двумя ногами, сделала кувырок назад и ещё одна тонкая, но очень прочная нить пересекла номер для новобрачных, - мы, Оглоедовы не такие как все. Мы немного другие....

Юджин молчал. Но не потому, что обомлел от увиденного, вернее не только поэтому, но ещё и потому, что любимая жёнушка, сделав ещё пару сложных пируэтов, увидев которые любой гимнаст умер бы на месте от зависти, залепила ему рот клейкой, плотной и безвкусной массой.
Алиса продолжала скакать и прыгать по номеру, и каждый её новый прыжок завершался новой струной – плотной и натянутой. Она не забывала говорить какие-то ласковые и успокаивающие ничего незначащие слова своему молчавшему мужу – она действительно очень любила своего Женечку и не хотела, не дай бог, испугать его.

Всё происходило настолько быстро, что Юджин одновременно понял две вещи – первое – что он надёжно, как коконом приторочен к кровати – ему вспомнилась кукла на капоте лимузина, которой он умилялся не далее как сегодня утром, и второе – все верёвки натянутые вдоль и поперёк большой комнаты показавшиеся вначале нагромождением хаоса, на самом деле представляли собой нечеловечески аккуратный рисунок паутины.

А Алиса продолжала проворно передвигаться, но она уже не прыгала и не кувыркалась - а каким от неведомым способом бегала по отвесным стенам и даже по зеркальному потолку и выстреливала из своей совершенной формы попочки всё новыми и новыми канатиками человеческой паутины. Одновременно Алискино тонкое и хрупкое тело раздавалось вширь, становилось сначала более мускулистым и развитым телом зрелой женщины, а потом как то постепенно состарилось в морщинистую тушку старухи. Тонкие изящные руки (единственно что раззрешалось целовать до свадьбы) становились похожими на старческие лапки увитые плющом вен, не менее стройные ножки изобиливали возрастными пятнами и варикозными узлами.

Юджин словно моментально просмотрел альбом с фотографиями где его жена старилась со скоростью года в секунду. Через минуту – две по потолку легко бегала безобразная старуха лет восьмидесяти.

Наконец она бесшумно и легко спрыгнула с потолка на грудь мужа и приблизилась к его широко раскрытым глазам. Сейчас вместо бездонных зелёных глазищ она посмотрела на него блеклыми старческими глазками полуприрктыми сморщенными веками усеянными возрастными папиломами. Её рот, что ещё пару минут назад был сочногубым пристанищем здоровых и ровных зубов стал широкой беззубой дырой источающей зловонное дыхание глубокой старости.

Она приблизила свой новый рот к его вспотевшему уху, и прошептала искренне горячо – Как же я люблю тебя, мой единственный, мой любимый муж! Я буду любить тебя всю жизнь! Обещаю!
Затем она откусила ему голову.