Роман Николаевич, командированный в Алжир советский нейрохирург, сидел голой задницей на полу гостиничного сортира и в паническом ужасе смотрел на дело рук своих, вернее, не рук, а жопы…
Неприятности начались сразу же, как только самолет приземлился в аэропорту Алжира. Встречающий их представитель советского посольства сообщил, что квартира, в которой Роману Николаевичу с семьей предстояло жить в ближайшие шесть лет, еще не освободилась, поэтому три дня им предстояло провести в каком-то сомнительном отеле. Вяло переругиваясь с потной и злой женой в посольском «Фольксвагене»-микрике, Роман Николаевич весь сосредоточился на обуздании здоровой перистальтики, громко заявившей о себе еще в самолете, после жадно поглощенного сытного обеда. Судорожно сжимая сфинктер, весь покрытый стадами хлопотливых мурашек и холодным потом, доктор намертво врос в сиденье.
Когда, наконец, они прибыли к гостинице, Роман Николаевич аккуратно переместил себя из микрика на тротуар и начал свой путь к освобождению мелкими семенящими шагами.

В предобморочном состоянии ввалившись в гостиничный сортир, он вскользь удивился наличию в нем двух унитазов. «На брудершафт они тут срут, что ли?» — мелькнула мысль на задворках сознания и сразу же пропала. Думать было некогда, и Роман Николаевич плюхнулся на стульчак. Могучий социалистический катях победно вырвался на волю и канул в недра капиталистического фаянса. Освобождено выдохнув, доктор шлифанул анус мягкой бумажкой, бросил ее в унитаз и поднялся. Оглянувшись и привычно протянув руку в надежде обнаружить там бачок с рычагом слива, он остолбенел. Рука зависла в воздухе. Бачка не было. Вообще. Рычага, следовательно, тоже. Обнаружились два крана неизвестного предназначения, а вместо широкого отверстия для поглощения дерьма — какое-то совершенно невозможное мелкое ситечко. На этом ситечке мирно покоилась внушительных размеров какашка, укрытая, как простынкой, кусочком туалетной бумаги. Выйдя из ступора, Роман Николаевич осторожно протянул руку к кранам. Крутанув один из них, доктор диким взглядом следил за тем, как из форсунки в центре падлючьего капиталистического сральника ударил фонтанчик воды. Катях начал медленно всплывать, совершая неторопливые круги почета по поверхности воды. Заворожено наблюдая за его вращением, Роман Николаевич внезапно подумал: «Лох-Несс, блядь» - и тут же начал истерически смеяться.

Впрочем, истерика была недолгой: следовало любой ценой сглаживать зарождающийся международный конфликт и каким-то образом утопить этот говняный фрегат. Тщательно обследовав помещение, Роман Николаевич убедился в том, что привычный ершик-говнотерка отсутствует, и окончательно затосковал. Уже совсем было решившись выловить кусок говна рукой и перебросить его в соседний, привычный взгляду и сознанию, унитаз, он вдруг увидел вверху, под самым потолком, крошечное окошко, а на нем (о, чудо!) — красующийся кустик какого-то комнатного растения в вычурном горшочке. Озарение пришло внезапно, как удар молнии в темя. Подсмыкнув штаны и напружинив ноги, доктор пару раз грузно подпрыгнул. Хуйтам, до окошка он явно не дотягивался. «Суууууки! Как же вы его поливаете-то?!» — уже в голос заорал несчастный Роман Николаевич, остервенело сорвал с ноги туфлю и начал свирепо швырять ее вверх, стараясь попасть в горшочек. Третья попытка увенчалась успехом: горшочек зашатался и с грохотом наебнулся на кафельный пол. Коршуном закогтив обреченное растение, Роман Николаевич метнулся к унитазу, оббил комья земли и с вожделением уставился на разветвленное корневище. Говнотерка была практически готова.
Следующие десять минут доктор дробил говно, превращая его в мелкодисперсную субстанцию, способную просочиться сквозь мелкие отверстия. Он вошел в азарт, тщательно разминая и взбалтывая. Наконец процесс был завершен. Критически осмотрев операционное поле, Роман Николаевич навел последний глянец кроной оскверненного кустика, после чего тот полетел в угол. Доктор огляделся. Сортир представлял собой душераздирающее зрелище: осколки горшочка и почва на полу, в углу сиротливо агонизировало сортирное растение. «Ну, и хуй с вами, главное говно утопил» — подумал усталый, но довольный доктор. Осталось смыть с себя трудовой пот. Сделав шаг к душевой кабинке, доктор опять взвился, как взнузданный. Огласив сортир нервным «ептваюмать», он осатанело уставился на держатель с полотенцами. Блядь, их там было семь штук. Мысли в голове Романа Николаевича завращались с бешеной скоростью. Привыкший всю жизнь обходиться двумя («лицо-руки» и «хуй-жопа-ноги»), он сейчас напряг всю свою фантазию, чтобы пристроить остальные. Так, считаем:
1. Голова
2. Руки
3. Ноги
4. Жопа
5. Хуй с яйцами
6. Ну и остальное туловище
Куда девать седьмое, доктор решительно не знал. Еще раз вкусно выматерившись, Роман Николаевич решительно влез в душевую кабинку, вымылся, вытерся одним полотенцем. Остальные сорвал с держателя, скомкал и бросил на пол кабинки, предварительно слегка оросив водой для придания картине достоверности. Торжествующий доктор наконец-то смог покинуть поле брани…
…Когда вечером, вернувшись с фуршета в посольстве, организованного в честь их прибытия, Роман Николаевич зашел в туалет отлить, то обнаружил сверкающий чистотой пол, новый горшочек с каким-то чертополохом на окне под потолком и семь чистых полотенец, аккуратно висящих на держателе возле душевой кабинки…