Уважаемая Элеонора Ивановна!

Ныне же припадаем к ногам Вашим, лобызая Ваши изящнейшие туфельки и заплаканное лицо своё пытаясь незаметно утереть подолом Вашим шёлковым. Ибо слёзна просьба наша и необходима, как горькая соль воде океанской, как вязанка хвороста умирающему огню, как кредит начинающему бизнесмену. Да-да, вновь за дщерь нашу малопослушливую просим мы и взываем к снисхождению Вашему, слава о коем простирается от Кенигсберга до Магадана, от Кейптауна до Рейкъявика, да что там – от Магелланова облака до созвездия Ориона! Доброта Ваша известна повсюду и у любого, нужду в чём-либо имеющего, первым делом имя Ваше срывается с дрожащих уст. Всякое, воистину всякое существо, начиная от микроскопического жучка Пантелеймона и заканчивая златочешуйчатым императором Созвездия Кашалота, знает о милосердии Вашем. Ныне взываем же к Вам!

Ибо гадка и злобна погода злокозненная, яростно хлещет на улице дождь неистовый, инеистовый в холоде своём, а дщерь наша, растеряша наследственная, зонтик посеять изволила в месте, никому не известном. И позарез нужно ей в лавке, товарами заморскими торгующей, новый себе прикупить. А поскольку в спешке всё суетливейшей всегда делается, и летит она после школы стремглав, не откушавши толком на занятия свои музыкальные, дабы без опоздания успеть, вокализы и экзерсисы свои отрабатывать, так не отпустите ль Вы, в благосклонности своей, ея чуть пораньше с урока Вашего?

Вздыхающие, с видом завсегда виноватым, родители Катенькины…