Кстати о стирке целлофановых пакетов как одной из самых живописных черт убогости т.н. "совка".
Да, действительно, у нас в семье в кухонном столе бережно хранились пять-шесть таких пакетов: один для покупки дрожжевого теста из домовой кухни, другой для фарша, остальные для разных сыпучих веществ.
Тогда ведь практически не было упакованых продуктов: масло, маргарин и подсолнечную халву привозили в магазин огромными кубами, крупы, макароны и сахар - мешками. Всё это нарезалось и развешивалось в кульки из самой скверной бумаги. Квалификация продавщицы состояла не в способности, стиснув от ненависти зубы, сказать покупателю "спасибо за покупку", а в умении ловко вертеть кульки. Сейчас этого уже вообще никто не умеет.

Да, про пакетики. Каждый пакетик после употребления бережно стирался и развешивался для сушки и так служил примерно полгода. Потом в целлофане начинались какие-то необратимые процессы распада и пакетик заменяли другим. Так что за год в мусор этих пакетиков выбрасывалось штук десять.

Все еще большое количество порядочных россиян не позволяет нашим правоохранительным органам проявить себя во всем блеске. Преступники легко уходят от ответственности, притворяясь честными людьми. Пока не дашь дубинкой по почкам, не различишь. Врезал по почкам – сорвал маску, пошла раскрываемость. Но почек тоже еще гораздо больше, чем дубинок, и, пока наши резиновая промышленность и медицина пытаются это изменить, население все же должно оказывать содействие.

Первостепенная задача законопослушных граждан – не дать преступникам затеряться среди нас. Надо создать вокруг негодяев разреженное пространство, и тогда они сразу станут заметны, как соски на холоде. Товарищ! Помоги милиции - лиши правонарушителя своего общества. Не позволь ему спрятаться за твоей кристально честной спиной, самоизолируйся на стадии распространения информации о случившемся по ТВ. Услышал, что украли – тут же возьми на себя. Узнал, что подделали – беги с повинной, не жди, пока это сделает твой сосед. Сэкономь органам драгоценное время, у них же полно дел.

Жил-был, а точнее, постоянно дежурил на посту возле выезда из Митино в область по Пятницкому шоссе, один гаишник. Жаден он был безмерно. Жалостным стоном стонали водители проезжающих «Газелей», молчаливо проклинали его случайно попавшие на этот маршрут владельцы «Фордов» и «Тойот», а постоянно ездившие туда-обратно обладатели «Жигулей» попросту брали абонемент на неделю или месяц, расплачиваясь после получки двумя-тремя крупными купюрами.
И надо же такому случиться, что однажды этот гаишник докопался к буддийскому монаху, который, в общем-то, сидел на пассажирском месте. Монах мог бы, конечно, не сходя с места, убить гаишника одним секретным плевком, но вера не позволила ему поступить просто и без фокусов. Он безмятежно улыбнулся и слегка подкорректировал карму гаишника, назначив ему совершенно определённое перерождение.

Гарнизонный смотр. Командир дивизии величественным и непобедимым памятником высится на трибуне. Вокруг него с суровыми лицами стоят соратники и приближенные. Строгим, но справедливым взглядом он обводит выстроившиеся на плацу подразделения. Тут его посещает мысль и он набирает в орденоносную грудь воздух, чтобы максимально точно и ясно довести ее до личного состава. На плацу полнейшая, абсолютнейшая тишина, гарнизон замер и готов внимать начальственному слову, и тут, прямо у него над головой, какая-то наглая ворона четко, громко и раскатисто произносит – Кааарррр.
Он аж поперхнулся от такой наглости, мысль безнадежно пропала. Всем своим видом показывая, что ничего не случилось, а просто он передумал говорить именно это, командир вошел в режим ожидания мысли. Когда мысль вернулась, он вновь раздулся, как гордый павиан... но ворона вновь его опередила – Каааарррр. Мысль снова ушла.

Тут уже сделать вид, что ничего не случилось, было невозможно, поэтому он обвел строгим взглядом своих приближенных. Те, стараясь не потерять воинственного вида, приличествующего обстановке, с каким-то полувзглядом вверх, сквозь зубы прошипели "кыш, кыш", при этом рукой стараясь изобразить жест, который не был бы заметен солдатам, но должен был пристыдить ворону.