Ключ мягко вошёл в личинку. Сергей провернул его на один оборот, медленно нажал на ручку, потянул. Дверь не подалась.
Осторожно дёрнул раз, другой. Безрезультатно.
Чччёрт! Ольга. Забыла отодвинуть засов. Никогда не забывает, а сейчас забыла.
Два ночи без нескольких минут. Чёрт.
Придётся звонить. Не торчать же до утра на лестничной площадке. Не спать же в машине. И, тем более, не возвращаться же.
Он прикрыл глаза и увидел, как наяву, лицо Валентины.
Оживлённое. Серьёзное. Смеющееся. Сияющее радостью. Отрешённое. Умиротворённое. Исполненное любви, счастья, покоя. Опять отрешённое, только по-иному – печальное, словно опрокинутое в себя. Это он только что сказал: «Поеду».
Нет, возвращаться немыслимо. Позже… завтра… конечно, вернусь, без всяких «может быть», вернусь, больше всего на свете хочу – вернуться… и она ждёт… наверное… точно ждёт… Но сейчас – невозможно.
Значит, звонить.

- Загораете?
- Загораю. А вы, между прочим, мне солнце загораживаете.
- Я не загораживаю вам ничего...
- А я вам говорю - загораживаете!! Мне ни к чему ваш силуэт на груди. Я же потом не оправдаюсь. Вот народ! Только выберешь место - тут как тут кто-нибудь.... И давай загораживать. Места что-ли другого нет?
- Да что ж я вам загораживаю? Вы ж одетая лежите...
- А я должна вам рассказывать, насколько у меня нежная кожа и сколько денег я в крема вкладываю? Я, может, только одетой и могу загорать. А вы мне загораживаете. А еще с разговорами лезете...
- Да не лезу я к вам. Очень надо мне...
- Ага. Я к вам лезу, значит? Одетая, видите ли я... Вы ведь тоже одеты.
- Так я же и не загораю...
- Вы не можете не загорать в другом месте? Шагов на пять отойти и там не загорать сколько вам влезет?
- Я не могу отойти. У меня здесь ребенок.
- Отвратительно воспитан мальчик. Он меня песком засыпает постоянно. Я ему делаю замечания, а он ноль внимания на меня. Неужели нельзя в другом месте играть?

Рассказ коллеги по работе привожу практически без купюр и прошу прощения у читателей за известную пикантность сюжета.
Лет сорок тому назад у моего товарища был еще жив прадедушка. Шестилетний правнук запомнил его как здоровущего двухметрового великанас седой окладистой бородой. Старческое слабоумие лишь только легкой тенью коснулось могучего профессорского умища деда, поэтому некоторые его чудачества и странности в последние годы родственники привыкли списывать на веселый нрав старика-приколиста.
По воспоминаниям внука, неотъемлемой чертой дедулиного портрета являлись широченные, чуть не с ладонь шириной, подтяжки, которые он носил с любыми брюками, как на улице, так и дома. Собственно, история как раз и связана с этими помочами.
Итак, приспичило раз дедушке в туалет. По большому. Hу, пристроился он на унитазе, потужился, покряхтел как положено оправление естественных надобностей прошло в штатном режиме, как и тридцать тысяч раз до этого дня происходило. Да вот только не усек он в процессе облегчения, что снятые с плеч подтяжки позади его мягкого места легли своим перекрестием аккурат на ложе унитаза. Стало быть, куча дедова оказалась как раз поверх этого перекрестия. Иными словами, снаряд оказался в казенной части орудия А теперь воображайте! Заканчивая ежедневный моцион, дед легким движением рук набрасывает лямки подтяжек себе на плечи. При этом он одновременно встает с горшка, что придает дополнительное ускорение некоторому количеству дерьма, которое легко отрывается от стартовой площадки унитаза и со свистом уходит вертикально вверх. Чпок и на потолке повисла мина замедленного действия. Потрясающе, что траектория выстрела из этой катапульты была рассчитана таким образом, что снаряд пролетел за спиной у деда, его самого даже не задев.

Сказать по правде, муж никогда не баловал меня комплиментами. Бывает, соберемся с ребятами, и начинается:
- Моя Галька – такие пельмени готовит, офигеть!
- А Людка моя – знаешь, как кросворды решает! И в «Поле чудес» все отгадывает с первой буквы!
- А Светка, Светка! Она так штаны укорачивает!
И сидят все эти Гальки и Людки, и светятся от гордости. А мой любимый сидит, грустный такой, как Чебурашка с оторванными ушами, и молчит. Вздыхает только. И хочется его ногой стукнуть. Сильно. В живот. Или куда похуже.
Но этой ночью он заговорил. И, знаете, что я вам скажу – лучше бы он молчал.

Значит, будит меня мой любимый ночью и, вместо того, чтобы сказать, какая я красивая в лунном свете полуночного июля, бурчит недовольно:
- Лен, перестань уже храпеть.
Все, думаю, приехали. Я, значит, тут лежу себе, никого не трогаю, увлекательный сон вижу, будто я с пингвинами в волейбол играю, и наша команда, между прочим, выигрывает, а он мне мешает на самом интересном моменте, да еще и оскорбляет.
- Не может быть, - говорю, - я не храплю, и в жизни не храпела.

Решил сделать себе табурет. Ну, захотелось. Вышел во двор, сел себе в тенёчке. Рубанок, пила, молоток, всё под рукой. Сижу, мастерю, никого не трогаю. Думаю, жена домой придёт – похвалит, поцелует, рюмочку нальёт. Насвистываю песенку, пиво рядом стоит. Красота.
Подошёл сосед. Постоял, посмотрел, подсказал, как лучше перепоночки между ножками соединить. Спасибо, говорю, и правда так лучше. Крепче держится. Подошёл другой сосед:
- Делать тебе нечего, табуреты лепить. Пошли бухать.
- Нет, - говорю, - нужно доделать. Не бросать же на половине.
- Ну, как хочешь. – Свалил. Алкаш. Что с него взять.
Птички щебечут, цветы в полисаднике пахнут. Чувствую себя так, будто, не табурет строгаю, а вселенную.
Проходит мимо какая-томалолетка, блондинка. Остановилась, посмотрела коровьими зеньками и говорит:
- Говно у тебя, а не табуретка. – И стоит, смотрит выжидательно.
- Тебе не всё равно, - говорю, - иди куда шла.
- А что это ты меня гонишь?
- Да ничего, табурет, как табурет. Почему говно ?